Грачев, Рид Иосифович (1935—2004).

Письмо заложнику: [Текст]: сочинения / Рид Грачев; [сост.: В.Н. Кузьмина, Б.А. Рогинский; коммент. В.Н. Кузьминой; предисл. Б.И. Иванова]. — Санкт-Петербург: Журнал «Звезда», 2013.— 651, [1] с., [8] л. ил.: портр.— Библиогр. в подстроч. примеч.

Имеются экземпляры в библиотеках: ЦРБ, 02.

Когда небо раскрылось над сводами нашего дома,
я успел разглядеть несколько звезд.

Рид Грачев. «Кошка и мы» (1967).

История русской литературы знает немало «странных сближений» из разных эпох, но, пожалуй, самое парадоксальное среди них — соответствие судеб, выпавших на долю Константина Батюшкова и Рида Грачева.

Первый из них — непосредственный предшественник Александра Пушкина, много способствовавший, по словам В.Г. Белинского, тому, чтобы величайший русский поэт «явился таким, каким явился действительно». Второй — один из самых замечательных представителей новой ленинградской литературы 1960-х гг., близкий к Александру Кушнеру и Андрею Битову, вместе с ними сполна опробовавший те возможности свободного творчества, которые смогла предоставить им хрущевская «оттепель».

На небосклоне русской словесности имена Константина Батюшкова и Рида Грачева промелькнули подобно ярчайшим кометам. Каждому из них судьбе угодно было отвести для творчества не более десяти-двенадцати лет. Их жизни, расколотые на две почти равные половины безжалостным роком, оказались намного длиннее.

Должно быть, в воздухе безумия микроб
Носился: Батюшков не знал о Гельдерлине,
Но оба хмурили и растирали лоб,
И музы плакали, и цвел каштан в долине.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О, мрак прижизненный! Полжизни в темноте,
На грани призрачной, на темной половине.
Где сладкогласие, где розы, мирты где?
И музы плакали, и цвел каштан в долине.

Это стихотворение написано Александром Кушнером в 1976 г. Рид Грачев о судьбах Константина Батюшкова и выдающегося немецкого поэта и прозаика Фридриха Гельдерлина, конечно, знал — возможно, даже примеривал их на себя, ведь и над ним тоже тяготела наследственность…

—————

Процессы, вызванные ХХ съездом КПСС (1956), как известно, очень быстро привели к мировоззренческому кризису внутри интеллектуальных слоев советского общества. Следствием этого стали радикальные изменения, прежде всего в культуре. Конец 1950-х и первая половина 1960-х гг. — это время расцвета деятельности «шестидесятников», заметнее всего выразивших себя в литературе.

При этом лаконичная поэзия и проза Андрея Вознесенского, романы и повести Александра Солженицына, Федора Абрамова и многих других из новой когорты литераторов совершенно не соответствовали давно уже ставших привычными «Гидроцентралям», «Цементам» и прочим «Кавалерам Золотой Звезды», сработанным в точном соответствии с ходульными канонами так называемого социалистического реализма.

Ничего удивительного, что у подавляющего большинства многолетних издательских работников, редакторов «толстых» журналов, зачастую помнивших еще Максима Горького, и особенно у советских цензоров, которым везде и всюду мерещились глубоко запрятанные «покушения на устои», произведения многих «шестидесятников» вызывали отторжение едва ли не на физиологическом уровне.

Вот, к примеру, Федор Абрамов, повесть которого «Вокруг да около» в 1962 г. сумела проскочить сквозь цензурное «игольное ушко» (через пару лет непременно бы не проскочила!). Подумать только: как наглядно талантливый писатель смог изобразить хаос, воцарившийся в колхозе «Новая жизнь»! Не развал — тот еще имеет хоть какой-то шанс на исправление и упорядочение, а именно хаос, который невозможно никоим образом изменить. Если у древних греков из хаоса и мглы родился мир, то Советский Союз погрузился в них (следуя логике художественной прозы Абрамова) на 45-м году советской власти… В общем-то, именно так эта повесть и воспринималась думающей частью советского общества, именно по этой причине она получила известность за рубежом, где ее сразу же выпустили несколькими отдельными изданиями в переводе на английский язык.

Как же в таком случае следует советской власти поступить со столь «неблагодарным» писателем? Очень просто. Необходимо организовать соответствующие «отклики» агрономов, доярок и присяжных литературных критиков, фамилии которых если и останутся в истории литературы, то исключительно из-за подобных акций. Ату его, этого Федора Абрамова! Запретить его печатать на несколько лет! Заодно и Сергея Воронина, главного редактора журнала «Нева», в котором была опубликована зловредная повесть, тоже снять — чтобы другим редакторам неповадно было…

Однако, что ни говори и ни делай, смена поколений неизбежна. И как при этом цензуре обходиться с совсем молодыми литераторами — такими как Александр Кушнер и Рид Грачев? Содержание их стихов и прозы выглядит простым лишь на неискушенный, поверхностный взгляд. На самом деле эти новые поэты и писатели, воспользовавшись «оттепелью», постоянно предлагают к напечатанию сочинения, переполненные подозрительными подтекстами сверх всякой меры…

В обыденном мире, окружающем героев рассказов Рида Грачева, социально-идеологические принуждения и душевные аномалии трансформируются в соответствии с противоречиями исторических разрывов. В результате понимающий читатель определенно испытывает такие ощущения, будто бы он безудержно сваливается в бездонную черную дыру с ее кривыми линиями фантасмагорического пространства и искаженного времени.

Рид Грачев «стал поистине свободной личностью и поднялся на тот уровень понимания исторической ситуации и ее проблем, к которому на основе своего опыта пришли Александр Солженицын и Андрей Сахаров. И нашел в себе смелость писать об этом»,— говорит Борис Иванов, автор предисловия к сборнику «Письмо заложнику».

Обвешанные лауреатскими значками Сталинских премий (стыдливо переименованных в Государственные), авторы «Гидроцентралей» и «Цементов», на сочинениях которых принудительно воспитывалось не одно поколение советских читателей, редакторов и цензоров, докопаться до подлинной сути написанного зачастую попросту были не в состоянии. Хотя опасность для господствующей идеологии и действующей культурной политики от чтения гражданами текстов, порождаемых Ридом Грачевым, они, несомненно, ощущали отменно и всем нутром.

Вот, например, Иван Округлин, герой самого крупного его рассказа «Облако» (имеющего второе заглавие «Морок»), написанного в 1958—1960 гг. Реальность окружающей действительности и действительность навязчивой мысли внезапно столкнулись в сознании этого молодого токаря — и он сумел заглянуть за черту, категорически запретную для таких, как он «работяг», рядовых членов общества.

Отчетливо разглядев тусклую бесперспективность собственного пожизненного существования в стране Советов, Округлин предпочитает добровольно отказывается от продолжения своего «сознательного» существования и навсегда уходит в мир сумеречных «снов». Сам финал рассказа в этом отношении, может быть, и не столь очевиден, но попытка автора, предложившего это произведение к опубликованию, объяснить издательству, что его тема — «утверждение подлинных человеческих чувств против псевдодружбы и псевдобратства»,— лишь усугубила положение. Возможно, в разгар «оттепели» подобный рассказ имел бы шанс быть напечатанным, но на дворе стоял уже год 1964-й — начальный из длинной череды годов консервативного брежневского правления… Впервые в печати рассказ появился только посмертно — в 2011 г.

Конечно, подлинные взаимоотношения писателя и читателя во все времена формируются только путем художественно-информационного обмена в публичном пространстве. В соответствии со своим положением в обществе писатель просто не может обойтись без публикаций в периодике и издания собственных книг. В 1967 г., то есть спустя пять лет после того, как рукопись была сдана в Ленинградское отделение издательства «Советский писатель», с огромным трудом и в сильно усеченном виде появился первый сборник Рида Грачева «Где твой дом». В том же году исполнилось ровно сто пятьдесят лет со времени выхода в свет первой книги Константина Батюшкова «Опыты в стихах и прозе»…

Итак, рассказа «Облако» в первой книге Рида Грачева нет, но есть другие, с канонами соцреализма также ничего общего не имеющие, среди которых особенно выделяется «Зуб болит», написанный в 1959 г.,— история о случайно встретившихся в плацкартном вагоне двух молодых людях, бывших детдомовцах, как и сам Рид Грачев. Один из них — солдат Павел, только что отслуживший срочную службу, другой — бывший слесарь Толька. Первый еще полон намерений устроить размеренную дальнейшую жизнь (хотя читатель вполне понимает всю призрачность этих желаний), второй никаких иллюзий на сей счет уже не питает. Оттого и зубной болью постоянно мучается. «И каждый раз, как сделают со мной какую несправедливость, так он у меня и заболит»,— объясняет он.

Очень скоро название этого рассказа обратилось для современников, если так можно выразиться, в «логин», обозначающий состояние советского человека, которое возникало едва ли не ежедневно от контакта с окружавшей его действительностью. А сам Рид Грачев 10 апреля 1967 г. подарил Федору Абрамову сборник «Где твой дом» с характерной надписью: «…с верой в светлое воскресение нашей России вопреки длинной петербургской ночи».

Название города в рассказе есть, так что не остается сомнения в том, что по прибытии поезда герои действительно растворяются именно в петербургской (ленинградской) ночи.

Так же как в «Облаке», финал рассказа «Зуб болит» оставлен открытым: что именно произойдет с героями Рида Грачева дальше, читателю следует предположить самому. Обстоятельный Павел советует Тольке: «А в поликлинику ты сходи обязательно <…>. Не может быть, чтоб зуб человеку не выдрали, раз у него болит!» Внутренний смысл, заложенный автором в эти слова, очевиден, но психологически тонкая композиция рассказа всё равно отчетливо выглядит незавершенной.

«Договорил» Рид Грачев в стихотворении 1962 г. Многие десятилетия оно было известно лишь посвященным, а впервые опубликовано только в сборнике «Письмо заложнику»:

Цивилизация зубных врачей
Не плоше остальных цивилизаций:
Цивилизация морских ночей,
Ночных акаций.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Избавлены от боли,
Зубовладельцы спят…
Зубов не стало, что ли,
Что больше не болят?
Сердец не стало, что ли,
Что больше не стучат?
Отец тебе ответит.
Пойди, спроси отца,
Остались ли на свете
Не зубы, а сердца?

Федор Абрамов 25 ноября 1968 г. записал в дневнике, правда, уже под впечатлением от чтения «Плотницких рассказов» Василия Белова: «Мирное, даже полюбовное сосуществование жертвы и мучителя — это глубоко. В этом вся история советской России с ее одна нелепее другой несообразностями и парадоксами».

…А это уже стихотворение Константина Батюшкова из его «Опытов в стихах и прозе», точнее — перевод элегии «Привидение» обожаемого им Эвариста Парни:

Посмотрите! в двадцать лет
Бледность щеки покрывает;
С утром вянет жизни цвет;
Парка дни мои считает
И отсрочки не дает.
Что же медлить! ведь Зевеса
Плач и стон не укротит.
Смерти мрачной занавеса
Упадет — и я забыт!

По воззрениям древних, парка прядет нить жизни каждого человека ровно столько, сколько времени Судьба заранее предопределила ему прожить. Иное дело — как именно каждому человеку назначено провести свою жизнь.

Константин Батюшков навсегда исчез с литературного Олимпа, будучи 35-летним: в 1822 г. его настигла тяжелая душевная болезнь. Лечение не помогло, увы! — именно так проявилась наследственность. Почти столько же времени его сознание будет не способно к полноценному восприятию окружающего мира, но нить его жизни безжалостная парка продолжит ткать по-прежнему и обрежет ее лишь в 1855 г.

Парадоксальным образом трагедия Константина Батюшкова повторилась уже в следующем веке, и тоже по причине наследственности. Всесильной Судьбе было угодно избрать для этого Рида Грачева. Даже цифры обеих половин его жизни совпадают почти так же: первые 33 года сознательной жизни и последующие 36 лет, когда он будет пребывать мыслями в каком-то таинственном мире вне окружавшей его обыденной реальности.

Оставлен на произвол судьбы Рид Грачев не был — с 1968 г. он состоял членом Союза писателей СССР (рекомендации ему дали Федор Абрамов, Вера Панова и Георгий Фридлендер), у него имелись добровольные добросовестные покровители и официальный опекун (В.Н. Кузьмина, ныне — одна из составителей сборника «Письмо заложнику»). Вот только условия советских психбольниц и одинокое существование на нищенскую пенсию инвалида в малогабаритной однокомнатной квартире панельного дома в Ленинграде — вовсе не то же самое, что жизнь вне сознания в налаженном быту многолюдного дворянского усадебного дома в Вологде, как это было у Константина Батюшкова.

В 1970—1980-е гг. публикации и переводы прежних сочинений Рида Грачева появлялись во Франции, Германии, Чехословакии, Швеции… Иногда возникали они и в Самиздате. Можно засвидетельствовать и то, что как писатель он не был забыт даже на бытовом уровне. Случилось так, что автор настоящего отзыва с самого раннего детства (с 1969 г.) жил в доме напротив грачевского. По-соседски, хотя и будучи еще малыми детьми, мы откуда-то знали, что странный безымянный человек когда-то слыл известным писателем, хотя, разумеется, совершенно не могли себе представить тогда, отчего это так.

Для Константина Батюшкова «Опыты в стихах и прозе» стали единственной книгой, но она была полноценной. Сокращенная более чем в два раза от первоначального объема рукописи, книга Рида Грачева «Где твой дом» таковой ни в коем случае считаться не могла. Писательскому официозу вычеркнутый из мира советской действительности литератор был совершенно не нужен.

Деньги на полноценную книгу Рида Грачева удалось собрать уже в новых условиях — сборник, озаглавленный «Ничей брат», вышел в 1994 г. в московском издательстве «Слово». Трагедия заключалась в том, что сам автор вряд ли был способен это хоть как-то оценить.

Тем более важным представляется долгожданное появление однотомника «Письмо заложнику» — почти полного собрания прозы, поэзии и эссеистики Грачева, с обстоятельной вступительной статьей, документально подтвержденной биографической канвой и подробным комментарием.

Несомненно, рекомендуемое издание вызовет интерес не только среди историков литературы и тех, кто еще помнит обстановку времени, на которое пришлось короткое творчество Рида Грачева. Эта тщательно подготовленная книга будет полезна всем серьезным читателям, получившим замечательную возможность погрузиться в литературно-общественную обстановку 1960-х гг.

Г.Г. Мартынов, библиотека № 2 им. Ф. Абрамова

Библиотека № 2